– Она, наверное, пахнет, как водоросли, киснущие на мелководье под лучами жаркого солнца и уже начинающие разлагаться, – продолжал Анжель. – Я думаю, любить ее все равно что любить кобылицу – в ней просторно и много глухих закутков, и пахнет пóтом и немытым телом. Я бы хотел, чтобы она не мылась целый месяц и целый месяц каждый день спала с Анной, до тех пор, пока его от нее не стошнит. И сразу после я бы взял ее себе, еще полную до краев.

– Хватит! – оборвал его Петижан. – Ну и сукин же вы сын!

Анжель взглянул на аббата и затрясся.

– Вы не понимаете, – сказал он. – Вы так ничего и не поняли. Ведь она совсем пропащая.

– Разумеется, а как же может быть иначе! – сказал аббат.

– Ну да, и в этом смысле тоже, – сказал Анжель. – Для меня тоже все кончено.

– Если бы я мог выдрать вас хорошенько, все бы сложилось совсем иначе, – сказал Петижан.

Археолог повернул к ним голову.

– Пойдемте с нами, Анжель, – сказал он. – Пойдемте к отшельнику. Мы прихватим Бронзу и пойдем все вместе. Вам необходимо отвлечься, вам нельзя больше оставаться с Пиппо. Тут все кончено, но не для вас.

Анжель провел рукой по лбу и, видимо, немного успокоился.

– Я охотно пойду с вами, но надо взять с собой доктора.

– За доктором отправимся вместе, – сказал аббат. – Сколько ступенек до чердака?

– Шестнадцать, – сказал Анжель.

– Шестнадцать – это много. Вполне достаточно трех. Ну, четыре еще куда ни шло. – Аббат достал свои четки. – Прошу прощения, я должен рассчитаться за мое опоздание, – сказал он. – Я вас догоню.

X

Нелепо, показывая застольные фокусы, пользоваться большими грифельными досками.

Брюс Эллиот. Краткий курс иллюзионистского искусства. Изд. Пайо, с. 223

Анжель вошел первым. В клинике были только студент-медик, который лежал, вытянувшись, на операционном столе, и доктор Жуйживьом в белом халате хирурга-ветеринара. Он стерилизовал скальпель над голубым пламенем спиртовой горелки, собираясь окунуть его в бутыль с азотной кислотой. На электроплитке стояла квадратная никелированная ванночка, до половины наполненная кипящей водой и сверкающими инструментами. Над стеклянной колбой с красной жидкостью клубился пар. Студент-практикант лежал совсем голый, с закрытыми глазами, и дрожал. Он был привязан к столу крепкими ремнями, которые глубоко врезались в его вялое тело, обмякшее от безделия и дурных привычек. Практикант молчал, а профессор насвистывал «Black, Brown and Beige»[14] – все время одно и то же место, потому что никак не мог вспомнить продолжение. Услышав шаги Анжеля, он обернулся. Одновременно в дверях появились Атанагор и аббат Петижан.

– Здравствуйте, доктор, – сказал Анжель.

– Здорóво, – отвечал Жуйживьом. – Как дела? Все в норме?

– В норме.

Профессор кивнул археологу и аббату.

– Мы можем чем-нибудь вам помочь? – предложил Анжель.

– Нет, я уже заканчиваю, – сказал Жуйживьом.

– Он спит?

– Еще чего! Буду я его усыплять из-за какой-то чепухи, – ответил Жуйживьом. Он заметно нервничал и все время украдкой оглядывался. – Я анастезировал его ударом стула по голове, – пояснил он. – Скажите, вы не встретили, случайно, по дороге инспектора полиции?

– Нет, профессор, мы никого не встретили, – сказал Атанагор.

– Меня должны арестовать. Я превысил допустимое число.

– Вы обеспокоены? – спросил аббат.

– Нет, просто терпеть не могу инспекторов, – сказал Жуйживьом. – Сейчас вот оттяпаю руку этому кретину и сматываю удочки.

– У него что-то серьезное? – спросил Анжель.

– Смотрите сами.

Анжель и аббат подошли к столу. Атанагор остался поодаль. Рука практиканта являла собой страшное зрелище. Готовясь к операции, профессор вытянул ее вдоль тела. Посреди ладони зияла рана ярко-зеленого цвета; от середины к обожженным, искромсанным краям бежала обильная пена. Сочащаяся жидкость стекала между пальцами на толстую пеленку, поверх которой, сотрясаемое частой дрожью, лежало распростертое тело. Время от времени на поверхность ладони вылезал пузырь, который затем лопался, кропя кожу несчастного бесчисленным количеством мелких неровных брызг.

Первым, скроив кислую мину, отвернулся Петижан. Анжель продолжал разглядывать тощее, бессильное тело, серую кожу, дряблые мышцы и несколько хилых черных волосков на груди. Он заметил торчащие костлявые коленки, кривые ноги, грязные подошвы студента и сжал кулаки. Потом он повернулся к Атанагору, и тот положил руку ему на плечо.

– Этот парень был совсем другим, когда приехал… – растерянно проговорил Анжель. – Неужели пустыня на всех так действует?

– Нет, не на всех. Не казните себя, друг мой, – сказал Атанагор. – Операция – это малоприятная процедура.

Аббат Петижан подошел к одному из окон длинной комнаты и выглянул наружу.

– По-моему, там пришли за телом Баррицоне, – сказал он.

Карло и Марен приближались к отелю, таща что-то вроде носилок.

Профессор сделал несколько шагов и тоже посмотрел в окно.

– Да, это технические исполнители, – сказал он. – А я подумал было, инспекторы.

– Они, пожалуй, справятся и без посторонней помощи, – предположил Анжель.

– Разумеется, – поддержал его Петижан. – Нам лучше навестить отшельника. Собственно говоря, профессор, мы пришли, чтобы позвать вас с собой.

– Операция много времени не займет, – сказал Жуйживьом. – Инструменты уже готовы. Но только с вами я все равно не пойду. Вот закончу с рукой – и поминай как звали.

Профессор засучил рукава:

– Я сейчас начну резать. Если вам неприятно – не смотрите. К сожалению, иначе нельзя. Я думаю, впрочем, что он в любом случае загнется. В его-то состоянии.

– Что же, ничего нельзя сделать? – спросил Анжель.

– Ничего, – ответил профессор.

Анжель отвернулся; аббат и археолог последовали его примеру. Жуйживьом перелил красную жидкость из колбы в другой сосуд, напоминающий плоский кристаллизатор, и взялся за скальпель. Присутствующие услышали, как лезвие со скрежетом вонзилось в кости запястья; все было кончено. Жуйживьом промокнул кровь ватным тампоном, смоченным в эфире, и сунул культю кровоточащим концом в кристаллизатор; на обрубке сейчас же образовалась защитная корка.

– Что вы там такое делаете? – спросил Петижан, осторожно оглядываясь.

– Это воск с берегов Миссисипи, – ответил Жуйживьом.

Двумя никелированными пинцетами он аккуратно подцепил отрезанную кисть, опустил ее на стеклянную тарелку и облил азотной кислотой. Над тарелкой поднялось рыжее облако едких испарений, и профессор закашлялся.

– Теперь все, – сказал он. – Надо его отвязать и привести в чувство.

Анжель бросился распускать ремни, стягивавшие студенту ноги, аббат стал высвобождать ему шею. Но тот все еще не шевелился.

– Похоже, окочурился, – сказал Жуйживьом.

– Как это могло случиться? – спросил археолог.

– Анастезия… Не исключено, что я слишком сильно ударил. – Профессор засмеялся. – Шучу. Гляньте-ка на него.

Глаза студента широко распахнулись, будто над ними подняли глухие заслонки. Он сел.

– Почему я голый? – спросил студент.

– Откуда я знаю? – ответил Жуйживьом, расстегивая халат. – Я всегда подозревал, что вы склонны к эксгибиционизму.